Относительно недавно наткнулся на материал из издания "Соль", повествующий о путешествии журналистов в подземный город под Соликамском. На мой взгляд описано все довольно интересно, познавательно, а главное увлекательно. Здесь будет копипаста с соли
Также рекомендую посмотреть фотографии на сайте соли, многие мне понравились


Некоторое время назад «Соль» уже рассказывала про Соликамск — город в Пермском крае, «соляную столицу России». Правда, тогда мы касались только одной ипостаси этого города — наземной. Можно даже сказать — небесной, учитывая количество храмов на единицу площади. Теперь пришло время показать другой город — он немногим меньше настоящего Соликамска, вот только находится на сотни метров ниже, в толщах горных пород.

Корреспондент «Соли» побывал в шахтах предприятия «Сильвинит» — крупнейшего российского горнопромышленного комплекса по добыче калийных солей.


Попасть на территорию охраняемого объекта (точнее, под территорию, на глубину более трехсот метров) оказалось проще простого.
Для этого потребовалось просто позвонить и попросить.
Хотя, наверное, свою роль сыграло название газеты. Секретарь директора завода «Сильвинит» удивила меня редким для такой должности дружелюбием:
— Как? «Соль», говорите? Чудесно, это же родное название!
Дальнейшее было просто делом техники. Я продиктовал ей серию паспорта и всякие метрические данные:
— Вы мне скажите, пожалуйста, ваш рост. Нам нужно форму для вас заказать.
— Сто девяносто восемь сантиметров, — честно ответил я.
— Та-а-ак, а размер обуви?
— Сорок седьмой, — снова честно сказал я. И на всякий случай добавил: — сорок седьмой с половиной. Найдется ведь?
— Ой, да какой вы у нас большой, прямо настоящий шахтер! — по голосу было слышно, что женщина на другом конце провода расплывается в улыбке.

На входе в шахту, в результате, дали не только обувь и спецовку — переодевать нужно даже носки. На какие-то специальные. Плюс еще фонарь на каску с переносным аккумулятором и «самоспасатель». «Самоспасатель» — это такая штуковина, похожая на походный котелок. Если что-нибудь случится, его нужно открыть, вдохнуть в трубку и получить резервный запас свежего воздуха на сорок минут.
— Главное, чтобы не пригодилось, — на всякий случай сказал Николай Новоселов, заместитель начальника второго горного участка. К нему меня прикрепили в качестве экскурсанта. В субботу утром у него начинается обычный рабочий день, но я, по идее, никак мешать работе не должен — все равно в это время у Николая Юрьевича плановый обход подведомственного участка.
Лифтовую клеть вызывают из-под земли специально для нас двоих — обычно шахтеров поднимают и спускают группами, до 32-х человек.
— Так. Прижмись к краю, держись за поручень и рот открой.
— Что?
— Рот, говорю, открой. С непривычки может уши закладывать.
И Новоселов сам открыл рот. Я вспомнил, где я раньше такое видел — в фильмах про войну, когда артиллеристы открывают рот во время выстрела пушки, чтобы барабанные перепонки не порвало.
Уши в результате не то что бы закладывает — пока лифтовая клеть летит на триста метров вниз, в них появляется пронзительный высокий звук.

Днем раньше, незадолго до отбытия в Соликамск, мы с хорошим другом Антоном стояли под дождем на автовокзале и по очереди отпивали «Жигулевское» из бутылки. Он рассказывал мне о том, что может меня ждать в шахтах и как они устроены. Например, вот как образуются знаменитые горы из отработанной породы:
— Там, короче, ездит по ним хреновина такая и отработанную породу наваливает. В одном месте навалит — едет в другое наваливать. А когда везде уже навалила, то еще где-нибудь навалит.
В принципе, предельно понятная технология. Антон знает, о чем говорит — он уже бывал в соликамских шахтах.
— Иногда они могут устроить тебе аттракцион. Есть там такой комбайн, с кучей шипастых дисков на морде...
— А диски большие?
Антон широким жестом разводил руки в стороны и смачно, с запредельной важностью произносил по слогам:
— Не-взъе-бен-ски! Так вот, встаешь ты в нишу между стеной и этим комбайном, они его включают и на тебя начинают надвигаться. Там пыль столбом поднимается, оно рычит, грохочет все. Я, помнится, во время аттракциона обосрался восемьдесят раз. Я, брат, не подозревал даже, что опорожнение организма может с такой периодичностью происходить. И вот комбайн за два метра до тебя останавливается. Ты выбираешься кое-как и водителю говоришь: «Спасибо». Хотя это ты только говоришь «спасибо», так вежливо потому что, а на самом деле думаешь: «Да будь ты проклят!» — какое уж там «спасибо».




Но сейчас до страшных комбайнов еще далеко. Первая техника, которую мы видим, пройдя по длинному зеленому коридору (с потолка его свисают странные белые волокна) — красный металлический не то автомобиль, не то автобус, не то вездеход.
— Это вот «Крот», основное средство передвижения. Залезайте давайте, — командует Новоселов.
Я подумал было, что «Крот» — такая незамысловатая кличка, которой шахтеры обозначают это транспортное средство. Типа профессионального жаргона. Но на красном боку машины и правда написано: «Крот. Т-32204».

Мы забрались в автобус. Я сел в кузов, а Николай Юрьевич собрался в кабину водителя, но задержался около меня:
— Вы только фонарь выключите. Водитель любой источник света воспринимает как сигнал к остановке. И фотоаппарат тоже пока можете упрятать, а то в «Кроте» трясет сильно. Наверху-то дороги хуевые, а здесь и подавно.
Он исчез из поля зрения, но через секунду появился снова и спросил уже на «ты»:
— Не забоишься один-то?
Я помотал головой и подумал про себя, как давно не слышал слова «забоишься». Какое-то оно более живое, чем «испугаешься».
Про дороги замначальника участка немного преувеличил. «Крот» ехал по туннелям мягче, чем иные советские автобусы по городским улицам. Правда, дорога, по которой мы двигались, считалась для шахты первоклассной, как мне потом объяснили.
А вот «забояться» действительно пришлось. Один раз — при первом столкновении с вентиляционными трубами. «Крот» ехал по длинному туннелю, когда впереди что-то резко зашипело — машина приближалась к источнику высокого свистящего звука, который все нарастал и в конце концов, превысив любые ожидаемые пределы, чуть не довел меня до паники.

И еще раз — поначалу, когда по бокам маршрута открывались объемные пустые штреки. «Крот», понятное дело, все время движения адским образом шумел и грохотал, но, проезжая мимо разных ответвлений, на секунду-другую становился почти бесшумным. Мне, человеку в принципе неграмотному, трудно было понять, по каким законам физики «проглатываются» в эти моменты рев мотора и все остальные звуки, но секунды внезапной тишины пугали едва ли не больше, чем гудение вентиляции.
В темноте кто-то залез в дверной проем «автобуса» и сел рядом со мной.
«Кротом» в лабиринтах шахты пользуются как настоящим маршрутным такси — «стопят», ловят на перекрестках и поворотах. Короче, полноценное транспортное средство для полноценного подземного города. Без кондукторов, что приятно.
Ну да, только самый ленивый рассказчик не догадался обозвать шахту «подземным городом». Так это правда, ничего не поделаешь. Как-никак, пять километров вдоль, три километра поперек. И невероятное количество улиц-туннелей и всевозможной техники, механизмов и инфраструктурных элементов.

Мы временно покинули «Крота», и я пошел вслед за Новоселовым — сначала вдоль цепочки тусклых ламп, а потом и вовсе в кромешную темноту. Из источников света остались только наши фонари на касках.
Не смог удержаться от идиотского вопроса:
— И как вы тут ориентируетесь, неужели по памяти?
— Ну а как вы наверху в городе ориентируетесь? Ну и вообще, начальник должен знать вверенный ему участок.
Теперь мы оказались не только в темноте, но и в тишине. Если не считать звук наших шагов — я невольно прислушался к ним и заметил, что стук каблуков превратился в поскрипывание. Направил луч фонаря в землю — передо мной ничего, только следы проводника чернеют на абсолютно белой поверхности.

Я сначала решил, что это снег. Любой бы так решил, чего уж там. Нормальная температура в шахте такая, что пар изо рта клубами идет.
Снег оказался соляной пылью. Ее как раз принесло откуда-то — теперь она медленно падала из черноты, и различить ее можно было только внутри луча света. Я облизал губы — соленые.

— Ну вот подыши-ка давай, чем рабочие круглые сутки дышат. Это мало еще — тут потому что воздушными потоками ее приносит, комбайны не работают нигде. А в комбайнах иначе как в респираторах и работать нельзя.
Новоселов зашагал дальше.
Между тем, красота красотой, а условия для фотосъемок в шахте не то чтобы неподобающие, а просто гадские запредельно. При первом же столкновении с облаком соляной пыли начал барахлить автофокус на объективе. Со вспышкой тоже стало что-то не так.

— Не забудь аппарат спиртом протереть, ладно хоть пленка у него бесконечная, — кричит мне Новоселов.
«Кричит» — потому что мы постепенно вышли к проходческому комбайну.
Вид проходческого комбайна полностью оправдывает веселую нецензурную присказку, которую кто-то когда-то про проходческий комбайн придумал: «Я очень рад, что заранее узнал, как выглядит проходческий комбайн, и если теперь вдруг увижу его где-нибудь, то не пизданусь сразу окончательно и бесповоротно, а всего лишь подумаю: «О, это проходческий комбайн».
Проходческий комбайн внушителен, серьезно.
Глядя на нагромождение устрашающих зазубренных дисков на его передней части, трудно поверить, что эту тварь изобрели с какими-то сугубо практическими целями, а не в порыве творческого безумия просто так.
Комбайн специально останавливают, чтобы я его как следует разглядел. Это не сильно помогает — он окутан непроницаемыми облаками белой пыли.
За рулем (или правильнее сказать «за пультом управления») у него добродушный упитанный шахтер с усами. Он воспользовался моментом, чтобы выйти и размяться немного.

— Вы быстро управляетесь. А то вон в последний раз приезжали какие-то, понаставили штативов, зонтов, прожекторов каких-то, и все им снять надо. Так у нас смена на полдня встала, пока они снимали.
Я прикинул, о ком речь — вроде Алексей Иванов с Леонидом Парфеновым спускались в шахту в рамках проекта «Хребет России». Вполне, кстати, вероятно, что из-за них смена и встала. Эти могут. Особенно если к ним добавить Юлию Зайцеву, которая наверняка опробовала себя в качестве водителя машины «Крот». Или, упаси боже, проходческого комбайна.
— И техника компактная у вас, — продолжил водитель, глядя на мою дешевую зеркалку. Он улыбался и вообще был в хорошем настроении, — я вот на фестиваль «Зов Пармы» когда ездил, так там такие экземпляры встречаются... (тут он развел руки почти на метр, изображая навороченный объектив). Рублей под восемьдесят, наверное, стоят.
На «Зов Пармы» ездил, вон как. Шахтеры вообще оказались людьми крайне добродушными и интеллигентными. Откуда взялся стереотип про «суровый рабочий народ» — непонятно совершенно. Хотя, может, это про угольных шахтеров стереотип. Вроде как темная сторона, угольная пыль. А тут пыль соляная, сторона светлая.

Тем временем водитель уселся обратно и завел двигатель. На стене туннеля мерзко взвыл предупреждающий сигнал, и Новоселов потянул меня за рукав, подальше от рабочей зоны. Комбайн принялся крошить и жрать породу — как уродливый жук жрет дерево.
Подземные механические обитатели вообще напоминают какой-то фантастический бестиарий. То крот из металла, то комбайн-пожиратель камня. Есть еще машины для отгрузки и перевозки руды, тоже, как жуки, продолговатые. Они двигаются по подземному муравейнику на длинных тросах-поводках, подвешенных за блок к потолку. Николай Юрьевич объяснил, что так заодно можно измерить пройденное ими расстояние.

От комбайна мы вернулись в «Крот». Чтобы управлять им, требуется, кстати, ювелирное мастерство. Если автобус на поверхности угодит колесом в люк — не смертельно. А если «Крот» случайно наедет на скважину — страшно представить, что будет. Скважины — это круглые дыры в земле (ну, условно говоря, «в земле»), прикрытые крупной металлической решеткой. Зрелище страшное — узкая вертикальная труба, в которой не видно дна, но зато слышен беспрерывный рокот конвейера на нижних уровнях. В скважины ссыпают руду, после чего она попадает на конвейеры. Мне показали, как этим занимается специальный погрузчик, как раз тот, что на «поводке» — мелко покрошенная порода уходит в скважину, словно вода в канализацию, с резким неприятным звуком. И, естественно, все это в клубах соленой белой пыли.

Перед концом маршрута мы заехали еще в одну камеру — видимо, это была специальная камера для всяких туристов и гостей заведения. На полу там валялись мелкие куски породы — разноцветные и блестящие.
— Ну что, у нас без сувениров никто не уходит, набирай давай, — сказал мне проводник. И стал набирать для меня сам. Через минуту у меня все руки оказались заняты камнями.
— Вот этот вот видишь? — Новоселов поднял с земли небольшой камень небесно-голубого цвета с блестящими прозрачными вкраплениями. Действительно очень красивый.
— Вижу, — сказал я.
— Это в нем соль. Ты смотри только, когда будешь на рынке продавать, не проболтайся, что это соль. Говори — уральский алмаз. С руками оторвут.
— Обязательно, — улыбнулся я.
— Тебе вообще повезло, что к нам в первое рудоуправление попал. Во втором, говорят, такие камни только купить можно. Да и за фотосъемку деньги дерут.
Для камней меня снабдили кулечком из супермаркета.
Мы черт знает в какой раз забрались в «Крота» и поехали на выход, к стволу шахты.

У лифтовой клети толпились шахтеры.
— Это халявщики! — крикнул мне Новоселов. — Так и напишите про них в газете своей, что вот халявщики стоят!
Шахтеры в ответ грянули смехом.
Триста метров вверх, снова высокий звон в ушах.
На выходе дневной свет бьет из окон лифтового помещения. Глаза уже успели отвыкнуть, от света поначалу больно.
— Ну что, вот так вот оно! — проводник радостно указывает на окна, — вот она, радость-то. Хотя бы для этого стоит в шахте работать, чтобы раз в день иметь радость выбираться на свет.
Наверное, эту фразу говорят все бывалые шахтеры всем шахтерам-новичкам и всем заблудшим корреспондентам интернет-газет. И, наверное, каждый репортаж о шахтерской жизни этой фразой заканчивается.
Ну и хорошо.